Обо всём. Что вижу, о том и пою... Эссе (автор: Седой)

Седой

Сергеев_ЮВ, я не знаю, кто утверждает, что Шолохов не писал свои книги, кто наооборот. Пишут, что "довоенный материал" написал Ф.Кузнецов, а дописывал роман тесть Шолохова, я в это не вдаюсь...
Но "Тихий Дон" это одна из моих любимейших книг с раннего детства по сей день. Нет недели, что б я не перечитывал тот или иной том. Так же, как и "Поднятая целина", как бы её не ругали ныне за идеологическую направленность. И как вы совершенно справедливо заметили, существовали б только "Донские рассказы", только это одно может подтвердить мастерство писателя!
Можно ли равнодушно читать "Шибалково семя" или "Чужую кровь"?

А карандаш... Лентяй я несусветный

, Юрий Васильевич!

АндрейСафонов

По крайней мере из всех советских книг, "Тихий Дон" и "Поднятая целина", наверное самые лучшие о гражданской войне. Противники- и белые, и красные, выписаны как живые люди со своими достоинствами и недостатками, мыслями и мечтами. Изображены люди, а не советские штампы - весь такой замечательный красный и весь такой злобный гад - белый.

Вспомните, хотя бы последние страницы "ПЦ", когда чекисты арестовывают Половцева. сатрший из них - типа, ага попался гад, контра и тыры-пыры, на что Половцев смеясь отвечает типа - ой, уже дрожу, блин, как осиновый лист. А когда чекисты находят у него книжки Ленина и с недоумением - тебе то зачем их читать, Половцев отвечает, что чтоб бить врага, надо знать его оружие.
Мужчина. Характер. А по советскому штампу должен был бы рыдать от предчувствия возмездия - Ах зачем меня мать родила.

"Тихий Дон" я тоже неоднократно перечитывал и перчитываю до сих пор.
И некоторые работы, посвященные роману и авторству, читал.
Весьма интересная статья (по крайней мере информация про главу Верхнедонского восстания Кудинова) http://sp.voskres.ru/critics/kuznezov3.htm
Интересная работа есть в инете - А.Г. МАКАРОВ, С.Э. МАКАРОВА "К ИСТОКАМ «ТИХОГО ДОНА» (авторы оспаривают авторство романа, считают, что в романе, как минимум, 2 тескта "авторский" и "соавторский" Шолохова и пытаются их разграничить, но кроме этого есть очень много интересной информации).

Седой

Хлеб...
Я всегда вдыхаю хлеб. В любой обстановке я неосознанно вдыхаю запах хлеба. Втягиваю волны золотого колосящегося моря, бездонную синь неба и голубые глазки шаловливых васильков. Может, я ищу тот запах того хлеба? Не знаю. Но одно я знаю бесповоротно - не найду. Никогда и нигде. А пока я всё равно вдыхаю хлеб...
В любом месте, где б не довелось жить, он сам выкладывал печь. Широкую русскую печь. В послевоенные годы ослеп деда, сказался смертельный фронтовой тиф, показавший деде краешек того света. Но руки его не лишились зрения и работал деда памятью. Не у вякого зрячего порядок в инструментах был, как у него. А главной из причин, что печи русские клал деда, был хлеб. Не переносил деда липкие кирпичи землянистого покупного хлеба. Даже в гостях, не притрагивался деда к брускам магазинной глины. А входя в дом, говорил:
- Кренушка, накрой на стол...
И ставила тогда баба на обеденный стол огромные ломти хлеба, захлёстывающие дом ароматом ржи и пшеницы...
Вздыхало ночью дрожжевое тесто, сварливо стырило и распиралось в больших эмалированных баках. Пыталось вырваться и выползти из тесной неволи бака, одако ловлено было неоднократно и запихано нещадно обратно. С утра вымешивала баба натруженными строгими руками непокорную пену теста, превращая сноровисто глыбы бесформенные в круглые буханки будущего воздушного хлеба. В затейливые вензеля калачей. Широкие уши лепёшек. Сладкие шанешки...
Жарко зевала печь, дрожащим воздухом калила дом, дышала горячо белёными извёсткой боками. Глотала широко распахнутым ртом тесто и пыхтела, прикрытая железной заслонкой. Тонкими незримыми струями сочился из печи запах... Тот самый, кружащий голову запах...
Нет в мире слаще лакомства, чем зажатая в руке краюха ноздреватого свежеиспечёного хлеба, покрытого золотистой плёнкой тающего коровьего масла! А в другой руке - глинянная кружка, доверху налитая сладким плиточным чаем из самовара, забеленного молоком. Плавает в чае, помигивает медовый масляный глаз... Одним ломтем не напробоваться, одной кружкой не напиться!
А веди шаньги испробовать хочется и калачи! Да под молоко. Под отстоявшеяся на холоде густое молоко вчерашнего вечернего подоя. Молоко, тонко отдающее летом сочных трав забайкальских лугов...
Мелькают ловкие бабины руки, перевитые узлами суровой крестьянской жизни. Смотрю на них сквозь года взглядом мерцающей детской памяти. На руки, обязан которым я вторым рождением. Обязан, что дышу и смотрю на мир.
Уже давно окончил свой непростой земной путь мой дед Александр Иванович, в честь которого и я получил своё имя. Угасла в след за ним и свеча судьбы моей бабы, Кристины Евграфьевны. Но живы они в моей памяти, в моей душе и в моём сердце. Вечная вам память и Царствие Небесное !

Я сижу в "Ароме" и по привычке нюхаю ломоть "деревенского" хлеба...
Похоже на хлеб и только.

Сергеев_ЮВ

Хорошо... как в свою станицу, в детство вернулся. Печь хлеб начинали затемно, я спал на печи и слышал, как хлопочет бабушка у загнетки, тихо погромыхивает рогачами, шепчет молитвы и сажает в накаленную печь хлеб... С рассветом хата наполнялась таким ароматом хлеба и калачей, что спать становилось невмочь, я спрыгивал и хватал еще горячий калач, наливал кружку парного молока, уже процеженного и разлитого в черепушки, для того чтобы поставить в печь для томления... Скоро горшки вынимались, золотилась в них пригарка по сметане, бабушка снимала деревянной ложкой и наполняла глиняную кубышку. Сметана была густая, лакомство необыкновенное.
У каждой хозяйки был свой рецепт хлеба и своя закваска. Мы с ребятишками, обменивались на улице кусками хлеба, чужой казался слаще... Караваи хлеба курганились на столе, сбрызнутые водой, укрытые льняными полотенцами... остывая и источая волны хлебного духа.

Седой

Сергеев_ЮВ
Приятна очень похвала Мастера!
Я помню, ехали в поезде в Москву, в 1982 году. Это был последний раз, когда я видел Забайкалье. На протяжении всей дороги не выдыхался в вагоне этот непередаваемый запах ХЛЕБА. И точно - под льняным полотенцем...

Сергеев_ЮВ

Седому, в память о Забайкалье...

Мы шли вдоль речки... Дождь, как лунь,
Парил бесшумно над тайгой...
Уперлась радуга, дугой,
Под тучи, чёрную скалу...

Был вечер... Хариус играл!
И вдруг! В неистовом масштабе,
Как дров сухих, огромный штабель...
Закат, кроваво запылал...

И было это фантастично!
Остолбенев, от немоты...
Открыв, от потрясенья рты,
Горели тоже мы, частично...

На этом чудном полотне,
Такое было буйство красок!
Оно сияло так прекрасно...
Картин подобных... в мире нет.

Неистовей, все и огромней,
В рубиновых тонах светясь,
Как птицы облака, летят...
К закату клиновидным строем...

Огнём, облитая река...
Тайга, горящая от света...
Какою кистью, чья рука?!
Экспромтом написала... это...

Григорьев

Седой, в качестве ответа к твоему "Хлебу"...
Да... слюнки так и потекли....
А я любил, в детстве, в деревне есть такой хлеб с молоком - в виде Тюре.. В большую чашку крошишь хлеб и молоком заливаешь... Есть нужно ложкой.. Когда весь хлеб в кружке закончится - остается немного молока, которое пропитывается запахом свежего деревенского хлеба... Потягиваешь его... и чуствуешь, как пьешь запах... не просто осязаешь его носом, но и пьешь его..

Сергеев_ЮВ

Заговорили о хлебе... А я еще захватил старинные казачьи традиции в семье моего деда Егора. В детстве, я часто гостил у него в хуторе Чиганаки. В саду стоял казачий флигель, за сараями и омшаником большой огород и своя бахча. Дынь и арбузов было столько, что все не поедали, раздавали соседям. Дед был заядлый рыбак, будил меня на заре и мы шли с ним проверять вентеря и самовязаные сетки на Отрог - старицу от реки Медведицы. Рыбы было много, плавали на плоскодонке, проверяли снасти, выбирали линей, щук, окуней. В сети набивалось полно раков. Назад возвращались уже засветло, под рамой велосипеда в мешке еще ворошилась рыба. Дома, бабушка чистила ее, ставила варить уху, по нашенски - щербу, жарила рыбу на сковороде, обязательно заливая яйцами. За стол садились дружно, разбирали деревянные ложки и ели... из одной большой глиняной чашки, подставляя куски хлеба под ложку. Потом ели рыбу вареную, жареную, запивали холодным взваром из сушеных груш-черномясок и вишни.
Хлеб свой, обязательно надо было доесть, никогда не дозволялось оставлять куски. За столом не принято было баловаться, разговаривать, мой добрый дед быстро пресекал возню внуков - деревянной ложкой по лбу. И это было не так больно, как совестно перед ним и всеми.
За стол садились и вставали с молитвой, дед был старовер.
За плетнем жил его двоюродный брат, который умер в 112 лет, а его бабка в 104. Уже ветхие, они выползали на коленках из хаты в огород и, ползком... пропалывали грядки, окучивали картошку. Убирали урожай. Потому столько и жили, что надо шевелиться.
Брат моего деда до самой смерти всю помнил и читал наизусть толстенную книгу - Евангелие.

А уж бабушки были такие мастерицы по выпечки хлеба, калачей, бурсаков, пирожков и вареников с ягодами, блинов с домашней сметаной и прочих, прочих лакомств... но никогда ничего не выкидывали, все съедалось бережно и со вкусом.
Наши-то бабы избалованы магазинной всячиной, разве заставишь их сейчас стоять у "мартена" - газовой плиты. А бабки часами стояли у жарких загнеток русских печей, сторожа выпечку, кудесничая и, стараясь угодить всей семье.

Седой

Ох уж этот феминизм

!
Я вот пироги с черёмухой только у бабы и ел. Больше нигде не попадались. А вкус их до сих пор снится. А летом всё варилось и жарилось в летней кухне в печи, либо во дворе, на открытом огне. Вкусное такое! А лапша какая выходила, про пельмени и не говорю уже!
Кстати, о долгожителях. Когда деда преставился, 72 года ему было, старший брат его отца на похороны пришел. Именно не привели, а пришел. Во как!

Сергеев_ЮВ

Про феминизм

О женской логике

Протрубил мужик в армии четверть века, все полковник, да полковник... На пенсию отправляют, дают звание генерала...
Пришел домой счастливый и говорит:
- Маша, я генерал!
Легли спать... она все крутится, вертится, вздыхает... часа в три ночи он рассерчал:
- Ты чего не угомонишься, спать мне мешаешь?
Она еще раз вздохнула и отвечает:
- Миша... ты тупой деревенский парень... мог ли когда думать, что будешь спать с генеральшей!

Седой

Во как, а ты что думал...

Толстыми верёвками струй ливень полосует лобовое стекло. На скорости свыше сотни, мутной стеной из темноты встаёт вода и мнёт медведем-шатуном крышу машины. Левым глазом успеваю приметить отбойный брус ограждения автострады, резко бросаю газ и ловлю правым краем зрения вильнувшее впереди колесо грузовика. Долей секунд хватает ускользнуть от рубящего толчка сталью по мягкому картону "Мазды". Толчка, способного размазать машину и жизнь в коктейль масла, бензина и крови...

- Семидесятый, ты где? - Неожиданно бодро для трёх ночи, запрашивает дежурный.
- Так... Катаюсь ?...
- Если ты в районе шоссе номер 30 и 47, к перекрёстку с запада идёт угнанный грузовик "Вольво". Синего цвета, кран на платформе.
- Через пару минут я на месте. Продолжай донесения...
Глухо, толчками бьётся под машину вода. Гребу по шоссе, как пароход, колёсами, рассыпая щебень брызг. В мелькании дворников слепо помаргивают светофоры перекрёстка. Навстречу, оскалясь решёткой радиатора, раздвигая плотную занавесь дождя, наплывает огромная синяя морда грузовика. Резко показывая левый бок и рыча, уходит направо. Презрительно машет нам сложенная пополам жёлтая рука крана. Вздымая грязную чёрную пену, злобным рейдером рвётся "Вольво" на юг.
- Семидесятый, грузовик ушёл в южном направлении ! - хрипит сквозь шум воды рация.
- Вижу. Дежурный , пиши красный на меня ! Начинаю преследование! Трасса 47 направление Юг!
Судя по эфиру, к месту активно стягиваются патрули. Ливень глушит сирены подушкой воды. Размывает ливень рисунки синих отблесков мигалок, на несущихся придорожных кустах..В треск захлёбывающейся переговорами рации невозможно вставить слово.
Нащупав зазор в донесениях, затыкаю рты:
- Внимание всем! Преследование ведёт Семидесятый! Заткнуться всем, кто не имеет отношения ! На волне я и участок! У кого что есть - коротко и ясно!
Водитель грузовика заметил прилипшую к нему "Мазду" . Виляя по двум полосам, резко тормозя и пытаясь воткнуть нас носом под платформу, начинает отрыв. Вдруг выравнивается он и оставляет свободной левую полосу. Сбоку выворачивается "Тойота" добровольцев и пытается вклиниться в щель.
- Назад, - Ору - Назад! Это ловушка!...
Подтверждением мелькают задние фонари грузовика, там где секунду назад был капот "Тойоты".
- Возьмёшь на себя уход в сторону с трассы ! - Ору я водиле "Тойоты" : - На обочине я сяду!
Понял, кивает лысой головой доброволец , уходит и пристраивается сзади. Грузовик тормозит, пытается растереть меня об отбойник трассы.
Сыкарь молодой, рыжий и небритый, сидящий рядом в машине, белеет лицом, давит тонкими пальцами пластик "торпеды".
- Не боись, - бросаю не поворачиваясь: Машину уверенной рукой ведёт милиционер-шофёр!
Сыскарь не улыбается...
Артиллерия небесная не утихает. Гремит громами сотен орудий и изрыгает пламя молний, пластующих чёрный горизонт. Змеится под колёсами мокрый асфальт.
После очередной "утюжки", когда в скрежете железа чудится нам хруст наших костей, хватает молодой пистолет из кобуры, открывает окно и хватая ртом и глазами воду, садит полобоймы в тушу грузовика.
Бросается загнанным быком грузовик на обочину, пытается выловить ниточку спасительной гравейки. Да только гаснет ход махины, видать, попал молодой всё-таки, выбил жизнь из неё! Я за грузовиком. Удары камней о дно машины отдаются пинками в пах, ноюще и тягуче. Из водительской кабины умирающе катящегося грузовика в темень ныряет тень.И бежит, скользя и спотыкаясь. В пол разворота бросаю машину и я, окунаясь в секущие жгуты ливня. Нагоняя водителя, вижу, как падает он в грязь , освещённый фарами засевшего грузовика.
- Лежать, сука! - ору, набивая рот по горло водой : - Лежать, пристрелю!...
Поверил. Лежит, мордой печатая глину. Зря поверил. Я пистолет только на стрельбище достаю. Упал на одно колено в мёрзлую жижу . Завернул скользкие волосатые руки, защёлкнул браслеты. Откуда то сверху, с откоса, как лыжник, по глине съезжает молодой, всё ещё сжимая в руке оружие.
- Пушку убери, биатлонист... Чего лыбишся-то, дурень?
- Ну как, вот поймали. Почёт и уважение...
- Мал ты ещё и глуп. И не видал больших закатов солнца - Зеваю я вдруг от холода: Ты ещё за стрельбу отчитайся. И без твоего пистолета догнали б. Поверь. Попомни моё слово, сынок, стрелять и я умею....Вставай, двоюродный брат. Экий ты вонючий да грязный...
Это я уже арабу, выволакивая его из лужи....

- Нет, ну какая наглость!!! - ревел наш начальник, потрясая бумагой из Главного Штаба : В конец охерели гады!!!
Значилось в бумаге: "Не смотря на правомочность применения огнестрельного оружия и положительные выводы проверяющего офицера, требую наложить на применившего дисциплинарное взыскание, дабы не оправдывать лёгкость, с коей оно было применено. Генерал N"

Григорьев

Прочел так быстро..на одном дыхании.. будто фрагмент боевика посмотрел...
Спасибо!

Сергеев_ЮВ

Седому

Я когда писал роман "Княжий остров" каждую главу читал композитору-балалаечнику Юрию Клепалову. Он обстоятельно приезжал с женой, обедали и садились слушать... Чтение вслух очень полезно писателю, сразу ловишь неточности в языке и ритме...
Ведь проза, как изустая сказка должна петься... легко и просто. Разные заумные нагромождения лишних слов, это как курумник в тайге - или ногу, а то и голову сломишь. Клепалов очень тонкий композитор, он тоже ловил фальшивые ноты и подсказывал мне.
Главное, войти в это состояние полета, я попрошу Дениса, чтобы переслал тебе музыку Клепалова. Под его пьесы на балалайке я писал последние три книги... Вот посиди за столом, послушай, а когда пойдешь на взлет, вот тут и пиши...

Седой

Сергеев_ЮВ

Верно подметили. На то и Мастер! Иногда и сам гляну, думаю - перебор, однако!
Потому учиться мне и учиться...
Я пока под казачьи песни набираюсь энергии, Денис знает.
А Клепалова буду ждать, коли Денис подсобит!

Седой

Апрельские видения

Сидели вчера на Пасхальном Седере.
Подтянулась родня жены, в составе укомплектованного мотострелкового взвода с приданными конной батареей, кухней и пулемётной командой. Поздно вечером уселись за стол. Для поддержания тишины и порядка были розданы затрещины детям и стаканы взрослым. Двор наполнился заунывным распеванием молитв на йеменском наречии. Пели старательно смуглыми ртами, басили хрипло взрослые, подголосками звенели подростки. Жарко повеяло хамсином с барханов саудовских пустынь. Побрели качающиеся караваны запылённых верблюдов. В пылающем мареве миражей задрожали дворцы шейхов...
Я нагло и откровенно клевал носом, изредка подымая голову, случайно распознав знакомые слова в речетативе пустынных напевов. С трудом додержавшись до окончания Седера, вяло поужинал, пообедал и позавтракал заодно. Какой тут праздник. Водки выпить нельзя и петь не с кем. Добрёл до кровати. Упал лицом в подушку...
Параллельно ждали меня друзья на день рождения, с салом и горилкой, только сил уже не хватило. Да и время было заполночь.
С утра небо было на удивление спокойным. Воздух, нежно холодящий лицо, журчал болтовнёй птиц. По привычке глянул я на солнце, зажмурился. И увидел совсем другое небо...
Небо, необьятно голубое. Я сижу на пологом берегу, вымощеном округлыми голышами. Жмурясь, подставляю лицо под сонные лучи раннего солнца. Забавно лепечет речка. Как малый ребёнок бежит она на гнущихся ножках и сердится, спотыкаясь на изгибе крутого берега напротив. Звенят льдинки на камушках рассыпанной мелочью, как леденцы обкусывает их речка с голых камней. Меж толпящихся на берегу верб ёжится последний снег, просяще хватается за их стройные ноги. Табуном грудятся вербы у реки, жадно пьют ломящую зубы воду. Полощат в гремучем потоке густые нечёсанные гривы...
Путаются в ветках верб пушистые комочки, воробьями сереют в голубом зеркале неба.
Не хочется раскрывать веки. Расколятся, растворятся видения. Осядут чаинками на дне . Чтоб по утру воспоминаний вновь заклубиться зыбким туманом...