Обо всём. Что вижу, о том и пою... Эссе (автор: Седой)

Седой

Ладно Саша, так и быть.
Вывешу что тут не вывешивал. Может кому напомнит что из своей жизни.

Татьянин день

Телефон мелко затрясся, дрожью дополз до чашки с кофе. Приткнулся, продолжая бодать стекло. Дребезжали уже дуэтом - в глухое ворчание телефона вплеталась нить чашечного звона.
Отвечать не хотелось. Как всегда, в такое время.

Лежишь себе под одеялом, похлебываешь горячий кофе. Весь поглощен азартом соревнований японских шефов. Где ещё увидишь мороженое из креветок?
Телефон задрожал повторно. Я оторвался от телевизора, нехотя повернул голову. Приподнял аппарат и посмотрел на номер. Надо было отвечать.
- Приезжай. - сказано было категорично. Твердь голоса размылась водкой. Это я почуял на расстоянии.
- Буду. - Я отключился, перекинул ноги на пол. Промахнувшись мимо тапок отдёрнул ноги от пола. Перегнулся в поясе, сев на край матраса.
- Куда? - Поинтересовалась жена, не отрываясь от книги.
- Тимоха... - Зевнул я, втискиваясь в джинсы.
- Дерут тебя черти, в такую погоду.. - Она помотала головой .
- Дерут. - согласился я, натягивая джинсы. Натужно затрещали жалюзи за окном. Это ноябрьский ветер наваливался в стену плечом. Я вздохнул, натянул свитер, сгрёб ключи от машины.
- Оденься потеплее, - заметила жена. - И не набирайся там. Сверх меры...
- Чего не могу гарантировать - того не могу. Тимоха ведь...
Жена смолчала. Тимоха один из друзей, при упоминании имени которого, она не выказывала даже тени беспокойства. По мнению её, он обладал одним преимуществом, перед которым меркли остальные его недостатки. Как и достоинства моих друзей.
Он всегда говорил ей правду. По моему, это был существенный недостаток, потому надеятся на него было нельзя. В щепетильных вопросах. В общем, позвонить ему и сказать, что припозднился у него, если что, было невозможно.
Тимоху я знал пару лет, довелось как-то пересечься по службе. С тех пор сдружились. Он из типа людей, через минуту общения с которыми, сдаётся, что знаком с ними вечность. Неразговорчивый, и угрюмый, в разговоре принимает участие, вклиниваясь резкими зарубками междометий и замечаний. Сухо, но ёмко.
От фигуры его, вылепленной из упругих пластов мышц, веет волей и упрямством. Со лба, под седеющий ерщ короткого волоса, уползает язык старого шрама. Заметки от "конфликтов" на советском и постсоветском пространстве.
Когда Тимоха смотрит на тебя в первый раз, ощущаешь, что ты пуст, а скальпель серых глаз проходит насквозь. После узнается, что на людей он смотрит по разному.
И неуютно тем, на кого он продолжает глядеть, как и в первый раз.
Я с тоской прислушался к вою снаружи. Ехать никуда не хотелось, а пить водку - тем более. Но когда тебя зовёт настоящий друг, отказываться нельзя. Особенно, если пьют такие друзья считанные разы в год. А, значит, этот случай - исключительный.
Я сдернул куртку с вешалки, надел, затянув замок до горла. Распахнул дверь, нырнул в темень сгустившегося вечера. Ветер безумствовал. Корявыми порывами цеплялся в космы деревьев и жестоко таскал их, сгибая ветви. В воздухе пахло пылью и надорванной мятой. С невидного края моря отблескивали клыки молний. Дальняя гроза вгрызалась с хрипом в шкуру города.
Машину лобовых ветром стягивало с шоссе. Сжимая уползающий в сторону руль, въехал в город, добрался до района частных домов, где Тимоха снимал набольшую квартиру.
Крупные, тяжелые капли грузно застучали по лобовому стеклу, когда я выбрался из машины. С треском, раздирая грубое сукно облаков, на улицу вывалился гром, Вывалился, тяжко закачался по крышам. Я пробежал через тротуар, спустился по скользкому мрамору стесанных ступеней под навес входа. Постучал.
- Входи. - расплывчато отозвался Тимоха.
- Двери не запираем? - осведомился я , по-местному, не скидывая обуви, прошагал вглубь комнаты.
- А кого ещё хрен принесёт, кроме тебя, пигмей? - отозвался Тимоха, приподнимаяся со стула. Приподнялся, протянув руку для пожатия. Тяжело опёрся локтем второй, на застонавшую крышку стола. Полотно плеча его жгла пожизненная печать морпехов с Тихого океана. - Здорово, земляк. Спасибо, что заглянул.
Пожав тимохину руку, сравнялся ростом с ним, полувставшим. Однако, таки есть - пигмей.
Тимохо подвинул пустой граненый стакан. Из наполовину опорожненный бутылки "Абсолюта", плеснул в стакан треть. Вопросительно поглядел на меня.
- Лей до половины... - махнул я рукой.
Опрокинул стакан в рот. Горячо разбежалась по горлу водка, раскалённым стержнем ушла в подбрюшье.
Запечатали шлейф привкуса солёными огурцами.
- Ностальгия, - я повертел стакан в руках, испятнённый Тимохиными пальцами. Ну, я не брезглив: - Где раздобыл?
- Завалялся. При разводе достался.. - Тимоха хрустел капустой. - Много брать не хотелось, тяжело нести было. И некуда. А вот стакан - он как горшок из-под мёда. Вот стакан пустой, он совсем простой...
На столе, в тарелке, жирными боками слезилась селёдка. В миске кособоко свернулся крупно нарубленный лук. Из кастрюли, почетно водруженной в середину, тянуло парком картошки в мундире. В прорезь пакета подглядывал черный глаз ржаного хлеба.
В комнате было жарко. Тимоха полосато синел стираным тельником. Я скинул свитер, вытащил майку из джинсов, удобнее примостился на стуле. В углу невнятно бормотал новости диктор. По экрану бежали солдаты. Мелькали замотанные в тряпки морды террористов. Хлопали гранаты, стучали выстрелы, вгоняя гвозди пуль в бетонные стены.
Со стены над телевизором хмурился Пиночет. Из простенка напротив, на него подозрительно косился Дзержинский.
- Вздрогнули? - Тимоха разлил водку по стаканам.
- Какая? - я показал на бутылку.
- Третья...
- Силен. Наливай.
- За нас с вами, и за х..й с ними!
Тимоха стал на редкость разговорчив.
Выпили, вздёрнули плечами. Тимоха с пьяной расчетливостью метился вилкой в селёдку. Я счищал шелуху с кортофелины.
- Повод, или так, накатило? - Картошка рассыпалась в сахаристые лохмотья.
- Повод, повод... - Тимоха угрюмо набычился, застыв взглядом на бутылке. - Сегодня Татьянин день...
- Чего? - Я даже перестал жевать. - Паря, окстись! На дворе-то - ноябрь. А Татьянин день в конце января.
У меня свой Татьянин день,- прохрипел Тимоха. - И только я назначаю его...

***

Тимофей стоит у подъезда друга, неуютно щемясь в панцире пиджака. Кадык плотно подпирается галстуком. Ноги леденеют в стильных туфлях, а звонкий мартовский ветерок пробирает, забираясь в штанины. Скребёт, щекочет под коленями. Тима терпит. Доводилось намного хуже. А тут такой случай... Ведь не каждый день женится сослуживец со срочной. Да ещё когда ты - свидетель. Приходится терпеть.
Мягко, разгоняя колесом воду в подтаявшей луже, подъехала "Чайка" жениха. Он довольно и напряженно машет рукой, опуская стекло:
- Тимка, давай в машину, едем в Дворец Культуры, там встретимся со всеми..
В просторном вестибюле гулко и людно. Мужчины чинно прячут грузные животы в карманы жилетов. Женщины разхивают жесткими пружинами локонов, намертво прихваченных лаком. Шуршат платья, дыханье сбивает смесь духов.
Суетится фотограф, тыча в лица объективом.
- Познакомься, - невеста подводит к нему девушку. - Моя подруга и свидетельница..
Тима охватывает её взглядом. Правильная осанка, длинная шея, точеная раковина уха с точкой серёжки, выбившиеся пряди темно-русых волос. Небольшая грудь, смуглая матовость открытых плеч. Тонкая талия вырезана силуэтом платья. Ног не видно, он скрыты длинным подолом и только линнии их угадываются под материей.
Хороша! В доли секунды, оценивает её мужским чутьём.
Смотрит на росчерк черных бровей, размашисто и аккуратно выписанных. Чистый высокий лоб, полные в меру губы. На скулах - лёгкий, с холодинкой, румянец.
А в чаще ресниц - зрачки. Большие, непонятно голубые, тёплые и вязкие.
- Таня, - улыбаясь протягивает руку, девушка. Под поднятым краем губ - влажная белая кайма зубов.
Тима молча пожимает тонкие пальцы. Пожимает нежно и неловко, пытаясь не раздавить, не ущемить ненароком.
- Ну, не спи, замерзнешь! - Толкает его в спину жених, - Ну, Тимка, давай же! Наша очередь...
Всю церемонию он пропускает мимо ушей. Поднимаясь по лестнице в зал торжеств, стоя за спинами жениха и невесты, подписывая свидетельство о браке, он ищет её взгляд. Она знает, что он смотрит на неё, Знает, и не отводит глаз, только румянец на скулах становится гуще.
Жених и невеста забираются в лимузин.
- Поехали фотографироваться!!! - Кричат они Тиме, стоящему на ступенях.
На тротуаре талый мартовский снег. Девушки визжат, приподымая платья. Тиму трогают за рукав. Это она:
- Можешь перенести меня через тротуар? - Смущенно просит она: - Снег глубокий, а я на шпильках...
Тима держит её на руках, не ощущая веса. Руки обжигает близость её тела, от этого даже ледяная вода сугроба, пробившаяся в туфли, кажется нестерпимо горячей.
В машине он подтягивает мокрые штанины и удрученно разглядывает носки. Она хохочет:
- Принес себя в жертву... О, рыцарь, вам полагается вознаграждение!
- Я могу расчитывать на поцелуй?..
В марте вечера хмельны особенно, кружа голову тонким холодком. На губах привкус подмерзающего снега, попущенного в воду дневным солнцем.
Смутный привет запаздывающей весны...
А в памяти - полумрак ночи, бледные пятна плеч, запрокинутый назад ворох волос на стреле шеи. Её запах на подушках, простыни, пальцах... Маленькие груди, забавно прыгающие вверх-вниз..
И невнятная усталость руки на сгибе локтя, под утро, куда доверчиво уткнулась её голова...
Ледоход событий несет нас по реке жизни, как на сорвавшейся льдине. Пытаясь остановиться, задержать бешеное скольжение, мы хватаемся за ветки воспоминаний, рискуя сорваться и соскользнуть в ледяную бездну. Если нам везёт, то в руках остаются обломки.
И никто не может знать - прибьёт ли льдину к берегу. Или перевернется она, а мы, идя ко дну, будем царапать лёд пальцами, пытаясь спастись...

***

- Тима? - Жена толкнула его в бок. В полутьме ночного бара прожектором полярной ночи светилась стойка бармена. Друзья шумели, рассказывали анекдоты. Глотали пиво из потеющих кружек.
- Чего? - туманно отрвался он от приятного безмыслия.
- Там, погляди, девушка сидит, видишь? Ну во-он там, - Жена ткнула пальцем за его спину, в край зала. Тима поморщился. - Вот, с парнем. Она на тебя пялится, не отрываясь уже с полчаса. Знакомая, что ли?
- Откуда я знаю? Ща поглядим.
Повернувшись, дернул непроизвольно головой, наткнувшись на её взгляд. Она сидела с парнем, Тима видел только торчащий изгиб клетчатой рубахи, а она поглядывала через плечо парня. Взгляды слились, сцепились, свились в невидимую струну.
- Так кто она? - жена нетерпеливо трогала его локоть.
- Не помню, - неожиданно для себя соврал он, - Знакомая, наверное... Может, учились вместе..
Встал, отпихнув стул.
- Куда?
- Душно тут. Накурено. Выйду, воздухом подышу...
- Пойти с тобой?
- Незачем. Пару минут, вернусь.
Встал на крыльце. Расстегнул душащие пуговицы рубахи на груди. Опалил лёгкие январским морозным воздухом. Из-под сугробов, синеющих в мертвенном помигивании фонарей торчали истощенные руки кустов.
Её приближение он ощутил спиной. Тело быстро ощупала судорога, вспыхнули мочки ушей.
Цепь перестука каблуков прервалась на секунду. Её пальцы коснулись его ладони, оставив клочок бумаги.
Цифры. Номер телефона.
Ни движеним больше. Ни поворота головы, ни слова. Только в воздухе плотный аромат её духов.

***

Она стоит у окна, отодвинув тяжелую, плотную гардину. На улице злится поземка, кусает столбы, отчего свет фонарей прыгает, вязко качаясь. По потолку стекает свет, тонет в меховой заводи ковра. В пелене ночной сорочки томно просвечиваются ноги, смыкаясь в навершие.
- Интересно? - он переворачивается на бок, подсунув ладонь под щёку.
Она пожимает плечами, молчит.
Отблеск с улицы путается в люстре, прыгая с подвески на подвеску, дробит хрусталь.
Она поворачивается, с разбегу прыгает в кровать, наваливается на него, закутываясь в одеяло. Прижимается холодным телом к его спине. Он чувствует глухие толчки сердца.
- Знаешь, о чем я думала, у окна?
- Ну? - расслабленно мурлычет он.
- Что я первый раз в жизни сплю с женатым мужчиной. И теперь я - любовница...
В прихожей большие настенные часы. На их циферблате распято время, как на эшафоте, Часы гулко стучат, гильотиной отсекая осколки времени. И, если прислушаться, стук этот слышно в спальне.
- У Бунина есть хороший рассказ, Названия не помню..- вдруг говорит он, развернувшись на спину. Устраивается поудобней, закинув руку за голову. Она приподнимается над ним на локтях, глядя ему в лицо. В полутьме трудно угадать, куда смотрит она.
- Есть там такая фраза "Amata nobis quantum amabitur nulla"...
- Да, знаю, - Шепчет она, водя остриями ногтей по его груди. - Читала. Но если ты любишь меня, почему женился на другой?..
Корчится время, пытается избежать мерного секущего удара. Нет предела его мучениям - по кровоточащему краю прорастают новые секунды. Безумна и бесконечна казнь времени и временем...

***

На город накинута авоська редкой осенней мороси. В прорехи её выбиваются привокзальные башни. На площади мокнут, переминаясь с ноги на ногу таксисты.
По выщербленном каменном полу - черные, кое-как затертые пятна уличной грязи. Заплеванный плитки, окурки, плотная вонь, понизу тянущаяся из туалетов.
В изъеденных, торчащими гнилыми зубами в пасти вокзала сиденьях, корчатся пассажиры, ожидающие рейсы. Наряд милиции, заломив фуражки на затылок и помахивая резиновыми палками, бродит по вокзалу, выгоняя греющихся бомжей. Бомжи выходят в одни двери, заходят в другие.У привокзальных касс, на циновке, сидит безногий парень, в добела застиранной "афганке". Он играет на гитаре знакомое, из "Голубых беретов". На груди его покачивается медаль "За отвагу". У обрубков ног редко, как капли уличной мороси, брякают медяки.
Тима снял росу , проведя рукой по голове, отряхнул руку. Сибирался было выходить, когда у парикмахерской, совмещенной с туалетами, увидел девушку, в сером, грязном плаще. Скорее, увидел до боли узнаваемый изгиб шеи. Качнулся, подошел торопливо, прихватил за локоть, развернул к себе лицом.
- Ты? Что ты тут делаешь?
- Сосу. - безразлично ответила она. - По уговору сосу. Хочешь?
По векам расплылась грубо размазанная тушь. Волосы сально слиплись в комок, небрежно заткнутый шпильками. Скулы заострились, в глубоких запавших глазницах присыпанными угольками теплился взгляд.
Он схватил её за тонкое запястье, дернул кверху широкий рукав плаща. В сгибе локтя, на нитях вен, скучились багровые подтеки.
- Когда?..
- Давно уже., - Она беспомощно улыбнулась, - Мужчина, угостите даму папироской?
- Погоди, - он отошел к киоску "Союзпечати", сгреб несколько пачек, расплатился, вернулся. Запихал в карман её плаща сигареты. Она взяла одну пачку, раскрыла. Долго, ломая спички дрожью пальцев, пыталась прикурить. Он отбрал у неё коробок, споро по-армейски чиркнул, собрав огонёк в горсть. Она прикурила. Он, вытащив сигарету из её пачки, нудно прикуривал, обжигая пальцы. Боли не чувствовал. Да и болело не там.
Затянулся, закашлялся хрипло. Давно не курил.
- Слушай, - она облизала потрескавшуюся сушь губ, - Дай пару копеек, по старой памяти? Ломки боюсь...
Он сунул руку в карман, вытащил портмоне. Не глядя, вытянул наличные, свернув их в пальцах, протянул ей.
- А теперь - иди. Не оглядывайся, я прошу. Не надо. Иди...
В углах глаз жгло, до крошева стиснулись зубы. В это момент он мог перекусить стальной гвоздь.
- Да иди же!!!
Он развернулся, пошел к выходу пьяно раскорячивая ступни.
У двери не удержался, резко глянул через плечо. Её не было.
А у касс всё заунывно бормотал безногий солдат. Патруль стоял возле него. Старший патруля шевелил губами, подпевал. По щеке скользил овраг старого ожога.

***
Тимоха заснул, грузно обвалив грудь в шелуху. Под столом валялись пустые бутылки. В телевизоре неутомимо скакал на коне Сильвестр Сталонне, расстреливая из винтовки советские танки и вертолёты. Он, наверное, начитался книг о польских кавалеристах.
Я оттащил Тимоху в спальню. Скинул тушу на крякнувшую кровать. Выключил телевизор.
Открыл дверь. Светлый фон неба был косо и густо заштрихован струями дождя. Гроза салютовала залпами артбатарей. Я запер дверь, сунул ключ в щель.
Шел к машине медленно, глотая мутную взвесь песка и воды. За шиворот на поясницу стекала струя.
У каждого из нас есть свой Татьянин день, листом отрывного календаря хранящийся на дне памяти. Только дату на нем мы пишем сами. И сами решаем как и с кем его отмечать...

Григорьев

Серьезный рассказ... Суровый, тяжелый, взрослый... Зрелый...

Саш, мне очень понравился стиль... Молодец...

Бабай

У каждого из нас есть свой Татьянин день...
Саня, спасибо...
просто спасибо...

Бабай

Пускай моя была неправедна стезя,

А вот это ты зря...

Седой

Бабай

Леша, спасибо тебе огромное. Хочу собрать все твои чудные рубаи в одну ветку. Разрешаешь?

Григорьев

Да, Алексей, хороши твои рубаи....

Александр, правильно - давно пора! У Бабая должна быть собственная тема на форуме Предыстории!

Бабай

Седой,
Нет, Саня, не надо.
Пусть будут разбросаны, тем более , что их уже давно не пишу...

Григорьев

А я не согласен! Если Седой может их все выудить в одно место - это правильное и нужное решение. Необязательно их вырезать из разных тем, но в одном месте собрать стоит.. Алексей, ну чего ты запрещаешь то?

Седой

Григорьев
Слово автора - закон...

Бабай

Парни!!!
То ли пиво выпитое, то ли Сашкин рассказ , но хочется пару строк чиркнуть...
Можно?

Бабай

Прошу прощения, возможно это просто плохое подражание японцам древним...
Прошу строго не судить...
Как чувствовал-так и писал.

Бабай

и еще...
Прорвало, бл....

Бабай

Предпоследнее сегодня...

Бабай

P.S. Я имел ввиду последнее на последнее время...
Бог даст , будет и что то новое...
А когда? Ему виднее...

Да, пиво мешает по клавишам стучать...

Бабай

За сим разрешите откланяться, пойду смотреть Олимпиаду...