НАШИ ЛЮБИМЫЕ СТИХИ

otechestvo

поэт К.Р.

Порт-артурцам

Среди громов и молний бури бранной
Твердыни вы незыблемый оплот.
Смерть, в очи вам глядяся непрестанно,
Борцам венцы бессмертия плетет.

О, страстотерпцы! Мукой несказанной
Запечатлен осады грозный год...
За ужасы лишений и невзгод
Блеснет ли вам свободы день желанный?

Вы претерпеть готовы до конца;
Богатырей в вас ожили сердца
С их мужеством, отвагою и рвеньем.

России слава, гордость и любовь,
За подвиг ваш, страдания и кровь
Мы скорбью платим вам и восхищеньем.

Псков
8 декабря 1904

otechestvo

Поэт К.Р.

С. А. Философовой

Вы помните ль? Однажды, в дни былые,
К пруду мы с вами в полдень забрели,
В воде играли рыбки золотые
И белые кувшинчики цвели.
Мы на скамью уселись с вами рядом,
Рассеянно следя усталым взглядом
Игривый пестрых бабочек полет...
Над нами зеленел тенистый свод
И, липовым нас цветом осыпая,
Затейливою сетью рисовал
Узоры по песку; благоухая,
Куст алых роз вблизи нас расцветал...
И так тепло, и солнечно так было!
Без слов мы наслаждались тишиной, -
Но сердце все ж сжималося и ныло,
Как бы перед грозящею бедой.
И предвкушая будущие муки,
Душа, робея, торопилась жить,
Чтоб близость неминуемой разлуки,
Хоть на одно мгновенье, отдалить.

Афины
30 марта 1883

otechestvo

Марш Корниловскаго Полка

Пусть вокруг одно глумленье, клевета и гнёт
Нас, корниловцев, презренье черни не убьёт
Нас, корниловцев, презренье черни не убьёт

Вперёд ,на бой,
Вперёд, на бой
На бой, кровавый бой.

Русь поймёт, кто ей изменник,
В чём её недуг,
И что в Быхове не пленник
Был, а верный друг.

За Россию и свободу,
Если в бой зовут,
То корниловцы и в воду
И в огонь пойдут.

Верим мы, близка развязка
С чарами врага
Упадёт с очей повязка
У России , да!

Загремит колоколами
Древняя Москва,
И войдут в неё рядами
Русские войска.
И войдут в неё рядами
Русские войска!

otechestvo

А.В.Кольцов

Русское Ура

Ходит отклик по горам
По долинам, по морям
Едет белый русский Царь
Православный государь.
Вдоль по царству ,государству
Русь кричит, шумит:Ура!
Ура! Ура!
Ура! Ура!Ура!

Ходить оклик по горам,
По долинам, по лесам:
Свет - Царица в путь идет
Лаской жаловать народ.
Ей на встречу, на дорогу
Русь валить, шумит: Ура!
Ура, ура,
ура, ура, ура!

Ходить оклик по горам,
По долинам, по лесам:
Князь-Наследник, сын Царя,
Дня румяная заря,
Едет Русь Святую видеть...
Русь кричит, шумит: Ура!
Ура, ура,
ура, ура, ура!

Ходить оклик по горам,
По долинам, по лесам:
Трубы русския трубят,
Браво ходить наш солдат
Перед Царскою семьею —
Он шумит, гремит: Ура,
Ура, ура,
ура, ура, ура!

Мысль народа, звук души,
Всероссийское "Ура!"
Ты во всем Царю ответ;
Лучшей песни въ мiре нет.
Исполин, Царю послушный,
Все сомкнул в своем "Ура".
Ура, ура,
ура, ура, ура!

Это пыл любви живой,
Сильной, вечной и святой
К коронованным главам;
Это - страх, гроза врагам;
Это посвист богатырски –
Вот, что русское "Ура".
Ура, ура,
ура ура ура

Glotov

Кутилов Аркадий. http://zhurnal.lib.ru/k/kutilow_a/

Омут

Бездонный омут... Тайны сплошь
в рассказах сельских мальчуганов...
Что через омут унырнешь
в страну грохочущих вулканов...
Уйдешь в Тот свет, скользнешь в зарю,
в антимиры откроешь двери...
...Я никому не говорю,
что омут шестиком измерил.

Раннее утро в деревне

Планета в пространстве
тихонько летела,
деревня в тумане
устало спала...

Вдруг что-то случилось!
Вселенское дело!
Полундра, товарищ!
Была не была!

Прощайся с женой,
выходи на дорогу!..
Не кровь, а тревога
по жилам бежит!

Предсмертно заржала
кобыла у стога,
туман над рекой
обреченно дрожит.

Гремит барабан,
кавалерия скачет...
Прощайте,
детишки,
друзья
и стихи!...

...Секунда - и тихо...
Опять одурачен!

Такие в деревне у нас петухи!

UdarNik

МАТВЕЕВ КУРГАН

Забравшись к отцу в кабинет,
Под пыли слежавшейся горсткой
Однажды найдешь ты планшет
Со старою картой-двухверсткой.

На ней ни долгот, ни широт,
Ни Рака, ни Козерога. . .
Лишь узкая речка течет,
Деревня, лесок и дорога.

Начавший уже собирать
Красивые южные марки,
Ты будешь весь мир узнавать
От Персии до Ямайки.

Индийского моря лазурь,
Плывущие в рифах медузы,
Мыс Доброй Надежды, мыс Бурь,
Холодный пролив Лаперуза.

И будет тебе невдомек,
Зачем твой отец терпеливо
Хранит этой карты листок,
Где нет ни пустынь, ни проливов.

Зачем, когда гости к отцу
Придут, те, что редко бывают,
И близится вечер к концу,
И мать им вина подливает,

Зачем им отец принесет
Ту неинтересную карту,
И все, кто в тот вечер придет,
Склонятся над ней, как за партой.

И, вместо полуденных стран,
Вдруг вспомнят про Старую Руссу,
Какой-то Матвеев Курган,
Какую-то речку Миусу.

Подкравшись к отцу своему.
Вдруг спросишь ты, всеми забытый:
— Матвеев Курган. Почему?
Лежит богатырь там убитый?

Мелькнет в его взоре печаль,
И скажет он голосом странным:
— Да, там богатырь. Только жаль,
Что он не один под курганом.

Потом, проводивши гостей,
На стенах окинет он глазом
Портреты усатых людей,
Что ты не встречал здесь ни разу.

И вдруг, чтоб не видела мать,
Обычно такой непреклонный,
Свой старый наган поиграть
Он даст тебе, вынув патроны.

Константин Симонов
1943

otechestvo

Русская былина (источник: http://www.murom.info/ Официальный сервер администрации г.Муром)

Под славным городом под Киевом,
На тех на степях на Цицарских
Стояла застава богатырская.
На заставе атаман был Илья Муромец;
Податаманье был Добрыня Никитич млад,
Есаул Алеша Поповский сын;
Еще был у них Гриша Боярский сын,
Был у них Васька Долгополой.
Все были братцы в разъездице:
Гриша Боярский в те-пор кравчим жил,
Алеша Попович ездил в Киев-град,
Илья Муромец был в чистом поле,
Спал в белом шатре;
Добрыня Никитич ездил ко синю морю,
Ко синю морю ездил за охотою,
За той ли охотою молодецкою:
На охоте стрелял гусей, лебедей.
Едет Добрыня из чиста поля,
В чистом поле увидел ископоть великую,
Ископоть велика - полпечи.
Учал он ископоть досматривать:
"Еще что же за богатырь ехал?"
Из этой из земли из Жидовския
Проехал Жидовин могуч богатырь,
На эти степи Цицарския!
Приехал Добрыня в стольный Киев-град,
Прибирал свою братию приборную:
"Ой вы гой еси, братцы-ребятушки!
Мы что на заставушке устояли?
Что на заставушке углядели?
Мимо нашу заставу богатырь ехал!
Собирались они на заставу богатырскую,
Стали думу крепкую думати:
Кому ехать за нахвальщиком?
Положили на Ваську Долгополаго.
Говорит большой богатырь Илья Муромец,
Свет атаман сын Иванович:
"Не ладно, ребятушки, положили;
У Васьки полы долгая:
По земле ходит Васька-заплетается;
Погинет Васька по-напрасному".
Положились на Гришку на Боярского:
Гришке ехать за нахвалыциком,
Настигать нахвальщика в чистом поле,
Говорит большой богатырь Илья Муромец,
Свет атаман сын Иванович:
"Не ладно, ребятушки, удумали;
Гришка рода боярского:
Боярские роды хвастливые;
На бою-драке призахвастается,
Погинет Гришка по-напрасному".
Положились на Алешу на Поповича:
Алеше ехать за нахвальщиком,
Настичь нахвальщика в чистом поле;
Побить нахвальщика в чистом поле.
Говорит большой богатырь Илья Муромец,
Свет атаман сын Иванович:
"Не ладно, ребятушки, положили;
Алешенька рода поповского:
Поповские глаза завидущие,
Поповские руки загребущие,
Увидит Алеша на нахвальщике
Много злата, серебра,
Злату Алеша позавидует,
Погинет Алеша по-напрасному".
Положились на Добрыню Никитича:
Добрынюшке ехать за нахвальщиком,
Настигать нахвальщика в чистом поле,
Побить нахвальщика в чистом поле,
По плеч отсечь буйну голову,
Привезти на заставу богатырскую.
Добрыня того не отпирается,
Походит Добрыня на конюший двор,
Имает Добрыня добра коня,
Уздает в уздечку тесмяную,
Седлал в седелышко черкасское,
В торока вяжет палицу боевую, -
Она свесом та палица девяносто пуд, -
На бедры берет саблю вострую,
В руки берет плеть шелковую,
Поезжает на гору Сорочинскую.
Посмотрел из трубочки серебряной:
Увидел на поле чернизину;
Кричал зычным, звонким голосом:
"Вор, собака, нахвальщина!
Зачем нашу заставу проезжаешь?
Атаману Илье Муромцу не бьешь челом?
Податаману Добрыне Никитичу?
Есаулу Алеше в казну не кладешь
На всю нашу братию наборную?"
Учул нахвальщина зычен голос,
Поворачивал нахвальщина добра коня,
Попущал на Добрыню Никитича.
Сыра мать-земля всколебалася,
Из озер вода выливалася,
Под Добрыней конь на колена пал.
Добрыня Никитич млад Господу Богу взмолился
И Мати Пресвятой Богородице:
"Унеси, Господи, от нахвальщика!"
Под Добрыней конь посправился, -
Уехал на заставу богатырскую.
Илья Муромец встречает его
Со братиею со приборною.
Сказывает Добрыня Никитич млад:
"Как выехал на гору Сорочинскую,
Посмотрел из трубочки серебряной,
Увидел на поле чернизину,
Поехал прямо на чернизину,
Кричал громким, зычным голосом:
"Вор, собака, нахвальщина!
Зачем ты нашу заставу проезжаешь?
Атаману Илье Муромцу не бьешь челом,
Податаманью Добрыне Никитичу?
Есаулу Алеше в казну не кладешь,
На всю нашу братью приборную?"
Услышал вор нахвальщина зычен голос,
Поворачивал нахвальщина добра коня,
Попутал на меня, добра молодца:
Сыра мать-земля всколебалася,
Из озер вода выливалася,
Подо мною конь на коленца пал.
Тут я Господу Богу взмолился:
Унеси меня, Господи, от нахвальщика!
Подо мною тут конь посправился,
Уехал я от нахвальщика
И приехал сюда, на заставу богатырскую".
Говорит Илья Муромец:
"Больше некем заменитися,
Видно ехать атаману самому!"
Походит Илья на конюший двор,
Имает Илья добра коня,
Уздет в уздечку тесмяную,
Седлает в седелышко черкасское,
В торока вяжет палицу боевую, -
Она свесом та палица девяносто пуд, -
На бедры берет саблю вострую,
На руки берет плеть шелковую,
Поезжает на гору Сорочинскую;
Посмотрел из кулака молодецкаго,
Увидел на поле чернизину;
Поехал прямо на чернизину,
Вскричал зычным, громким голосом:
"Вор, собака, нахвальщина!
Зачем нашу заставу проезжаешь, -
Мне, атаману Илье Муромцу, челом не бьешь,
Податаманью Добрыне Никитичу?
Есаулу Алеше в казну не кладешь,
На всю нашу братью наборную?"
Услышал вор нахвальщина зычен голос,
Поворачивал нахвальщина добра коня,
Попущал на Илью Муромца.
Илья Муромец не удробился.
Съехался с нахвальщиком:
Впервые палками ударились -
У палок цевья отломалися.
Друг дружку не ранили;
Саблями вострыми ударились -
Востры сабли приломилися,
Друг дружку не ранили;
Вострыми копьями кололись -
Друг дружку не ранили:
Бились, дрались рукопашным боем,
Бились, дрались день до вечера,
С вечера бьются до полуночи,
Со полуночи бьются до бела света:
Махнет Илейко ручкой правою, -
Поскользит у Илейка ножка левая,
Пал Илья на сыру землю;
Сел нахвальщина на белы груди,
Вынимает кинжалище булатное,
Хочет вспороть груди белые,
Хочет закрыть очи ясныя,
По плеч отсечь буйну голову.
Еще стал нахвальщина наговаривать:
"Старый ты старик, старый, матерый!
Зачем ты ездишь на чисто поле?
Будто не кем тебе, старику, заменитися?
Ты поставил бы себе келейку
При той путе при дороженьке;
Сбирал бы ты, старик, во келейку;
Тут бы, старик, сыт-питанен был."
Лежит Илья под богатырем,
Говорит Илья таково слово:
"Да не ладно у Святых Отцев написано,
Не ладно у Апостолов удумано;
Написано было у Святых Отцев,
Удумано было у Апостолов:
Не бывать Илье во чистом поле убитому:
А теперь Илья под богатырем!"
Лежучи у Ильи втрое силы прибыло:
Махнет нахвальщину в белы груди,
Вышибал выше дерева жароваго,
Пал нахвальщина на сыру землю,
В сыру землю ушел до-пояс.
Вскочил Илья на резвы ноги,
Сель нахвалыцине на белы груди.
Недосуг Илюхе много спрашивать -
Скоро спорол груди белыя,
Скоро затмил очи ясныя,
По плеч отсек буйну голову,
Воткнул на копье на булатное,
Повез на заставу богатырскую.
Добрыня Никитич встречает Илью Муромца,
Со своею братьей приборною.
Илья бросил голову о сыру землю;
При своей братье похваляется:
"Ездил во поле тридцать лет, -
Экаго чуда не наезживал!"

blik

Настороженная земля

Старинным золотом и желчью напитал
Вечерний свет холмы. Зардели красны, буры
Клоки косматых трав, как пряди рыжей шкуры.
В огне кустарники и воды как металл.

А груды валунов и глыбы голых скал
В размытых впадинах загадочны и хмуры,
В крылатых сумерках — намеки и фигуры...
Вот лапа тяжкая, вот челюсти оскал,

Вот холм сомнительный, подобный вздутым ребрам.
Чей согнутый хребет порос, как шерстью, чобром?
Кто этих мест жилец: чудовище? титан?

Здесь душно в тесноте... А там — простор, свобода,
Там дышит тяжело усталый Океан
И веет запахом гниющих трав и иода.

М.Волошин
1907, Коктебель

blik

Целый вечер в саду рокотал соловей,
И скамейка в далекой аллее ждала,
И томила весна... Но она не пришла,
Не хотела, иль просто пугалась ветвей.

Оттого ли, что было томиться невмочь,
Оттого ли, что издали плакал рояль,
Было жаль соловья, и аллею, и ночь,
И кого-то еще было тягостно жаль.

Не себя! Я умею быть светлым, грустя;
Не ее! Если хочет, пусть будет такой;
...Но зачем этот день, как больное дитя,
Умирал, не отмеченный Божьей Рукой.

Николай Гумилев

1911

blik

Я учился траве, раскрывая тетрадь,
И трава начинала как флейта звучать.
Я ловил соответствия звука я цвета,
И когда запевала свой гимн стрекоза,
Меж зеленых ладов проходя, как комета,
Я-то знал, что любая росинка - слеза.
Знал, что в каждой фасетке огромного ока,
В каждой радуге ярко стрекочущих крыл
Обитает горящее слово пророка,
И Адамову тайну я чудом открыл.

Я любил свой мучительный труд, эту кладку
Слов, скрепленных их собственным светом, загадку
Смутных чувств и простую разгадку ума,
В слове правда мне виделась правда сама,
Был язык мой правдив, как спектральный анализ,
А слова у меня под ногами валялись.

И еще я скажу: собеседник мой прав,
В четверть шума я слышал, в полсвета я видел,
Но зато не унизил ни близких, ни трав,
Равнодушием отчей земли не обидел,
И пока на земле я работал, приняв
Дар студеной воды и пахучего хлеба,
Надо мною стояло бездонное небо,
Звезды падали мне на рукав.

1956

http://www.youtube.com/watch?v=o3Z8RlPq-Rg&NR=1

Тарковский Арсений

blik

* * *
Дорожкою простонародною,
Смиренною, богоугодною,
Идем — свободные, немодные,
Душой и телом — благородные.

Сбылися древние пророчества:
Где вы — Величества? Высочества?

Мать с дочерью идем — две странницы.
Чернь черная навстречу чванится.
Быть может — вздох от нас останется,
А может — Бог на нас оглянется...

Пусть будет — как Ему захочется:
Мы не Величества, Высочества.

Так, скромные, богоугодные,
Душой и телом — благородные,
Дорожкою простонародною —
Так, доченька, к себе на родину:

В страну Мечты и Одиночества —
Где мы. — Величества, Высочества.

Цветаева

blik

* * *
Отвечай мне, картонажный мастер,
Что ты думал, делая альбом
Для стихов о самой нежной страсти
Толщиною в настоящий том?

Картонажный мастер, глупый, глупый,
Видишь, кончилась моя страда,
Губы милой были слишком скупы,
Сердце не дрожало никогда.

Страсть пропела песней лебединой,
Никогда ей не запеть опять,
Так же как и женщине с мужчиной
Никогда друг друга не понять.

Но поет мне голос настоящий,
Голос жизни, близкой для меня,
Звонкий, словно водопад гремящий.
Словно гул растущего огня:

«В этом мире есть большие звезды,
В этом мире есть моря и горы,
Здесь любила Беатриче Данта,
Здесь ахейцы разорили Трою!
Если ты теперь же не забудешь
Девушку с огромными глазами,
Девушку с искусными речами,
Девушку, которой ты не нужен,
То и жить ты, значит, недостоин».

Н. Гумилев, 1917

blik

В гибельном фолианте
Нету соблазна для
Женщины -- Ars Amandi
Женщине -- вся земля.

Сердце -- любовных зелий
Зелье -- вернее всех.
Женщина с колыбели
Чей-нибудь смертный грех.

Ах, далеко до неба!
Губы -- близки во мгле...
-- Бог, не суди! -- Ты не был
Женщиной на земле!

М.Цветаева

blik

* * *

У вод я подумал о бесе
И о себе,
Над озером сидя на пне.
В реке проплывающий пен пан
И ока холодного жемчуг
Бросает, воздушный, могуч, меж
Ивы,
Большой, как и вы.
И много невестнейших вдов вод
Преследовал ум мой, как овод,
Но, брезгая, брызгаю ими.
Мое восклицалося имя.
Во сне изрицал его воздух
За воздух умчаться не худ зов.
Я озеро бил на осколки
И после расспрашивал, сколько.
Мне мир был прекрасно улыбен,
Но многого этого не было.
Но свист пролетевших копыток
Напомнил мне много попыток
Прогнать исчезающий нечет
Среди исчезавших течений.

В. Хлебников, 1914/1916

blik

* * *

Слово – событий скрижаль, скиптр серебряный созданной славы,

Случая спутник слепой, строгий свидетель сует,
Светлого солнца союзник, святая свирель серафимов,

Сфер созерцающий сфинкс, – стены судьбы стережет!
Слезы связуя со страстью, счастье сплетая со скорбью,

Сладостью свадебных снов, сказкой сверкая сердцам, –
Слово – суровая сила, старое семя сомнений!

Слыша со стонами смех, сверстник седой Сатаны,
Смуты строитель, снабдивший строения скрежетом, Слово –

Стали, секиры, стрелы, сумрачной смерти страшней!

В. Брюсов, 1918