Пришло время детального изучения исторических документов и реконструкции событий   национально-освободительного движения монголов в начале XX в., когда в 1911 г. после 220-летнего маньчжурского господства Монголия восстановила государственность и суверенитет. Как известно, в деле обретения независимости и восстановления государственности в первой половине прошлого века монголы добились весомых успехов. В данной работе сделана попытка освещения некоторых вопросов, затрагивающих предпосылки национально-освободительного движения и дипломатическую переписку по «монгольскому вопросу» уполномоченного для ведения переговоров с монгольским правительством И.Я. Коростовца с министерством иностранных дел российского царского правительства в 1911-1912 гг.

     В освободительном движении Монголии начала XX в. большую роль играл религиозный фактор как консолидирующий нацию. Большое значение в этот период имела агитация Далай-ламы XIII, который  в результате английской агрессии в Тибете в ноябре 1904 г. оказался в Монголии, где находился до конца 1906 г. Как известно, буддийская религия наложила свой глубокий отпечаток на монгольское общество. Во время пребывания Далай-ламы в ургинском монастыре Гандантекчинлинг, этот монастырь беспрерывно посещали тысячи паломников – монголов, бурят, калмыков. В записях Элбэк-Доржи Ринчино отмечается, что «момент был выбран чрезвычайно удобный, ибо империя уже трещала по швам, и на поклонение тогда к Далай-ламе собрались со всех концов этнографической Монголии десятки и сотни тысяч монгол всякого звания и состояния»1. Среди окружения Далай-ламы находился его учитель и один из ближайших советников – Агван Доржиев, который сыграл значительную роль в укреплении пророссийской ориентации монгольской элиты. Далай-лама неоднократно обсуждал с монгольскими князьями и высшими ламами идею об отделении от Китая с помощью России. Он пользовался чрезвычайным авторитетом и популярностью. Именно в годы пребывания Далай-ламы XIII в Халхе разворачивается широкая агитация, в частности представителей монгольского ламства, за создание независимого государства. Именно высших лам, российские наблюдатели определяли как главных проводников в монгольском обществе идей сепаратизма, настаивавших на необходимости сопротивления процессу китайской колонизации. Высшее духовенство активно поддержало идею восстановления монгольской государственности. Политическая активность главы ламаистской церкви способствовала активизации в монгольском мире национально-освободительного движения и не могла не повлиять на формирование патриотических настроений в среде монгольского духовенства и интеллигенции. И возможно, именно пример Далай-ламы XIII, который активно использовал свой огромный религиозный авторитет для решения политических проблем, со временем натолкнул представителей монгольской элиты на мысль использовать в освободительной борьбе собственных духовных иерархов2. Необходимо заметить, что в начале XX в. религиозный лидер — богдо-гэгэн (хутухта) пользовался абсолютным доверием монголов.

     В 1911 г. богдо-гэгэн Джебзун-Дамбахутухта VIII был возведен на престол, в стране установилась теократическая форма правления. 18 ноября 1911 г. в Урге была провозглашена независимость Монголии, а 16 декабря состоялась церемония восшествия богдо-гэгэна на ханский престол. В этот период Монголия стала объектом тайной борьбы России и Японии. После поражения в русско-японской войне Россия начала активно укреплять свои позиции в Центральной Азии. В правящей верхушке монгольского общества сложились два направления: пророссийской и прояпонской ориентации. Светская монгольская элита понимала, что в первую очередь, за помощью в борьбе за обретение независимости необходимо обратиться к России.   Еще в августе 1911 г. монгольская делегация прибыла в Санкт-Петербург с целью добиться признания Россией независимости Монголии. Однако безуспешно. Но уже в 1914 г. профессор Котвич писал: «Создавшееся в Северной Монголии положение вещей было признано Россией соответствующим нашим интересам… республиканское правительство (Китая) оказалось несговорчивым, и тогда Россия, для ограждения своих интересов в Монголии, заключила 21 октября 1912 г., через своего уполномоченного И.Я. Коростовца, соглашение непосредственно с правительством Ургинского Богдо-гэгэна»3. Краткое упоминание о личности Коростовца находим в записях Э-Д. Ринчино: «…искренне русский человек без кавычек и патриот, в короткое время успевший завоевать симпатии монгол»4. В первой статье документа Россия обещала Монголии «помощь к тому, чтобы сохранялся установленный ею автономный строй, а также право содержать свое национальное войско, не допуская на свою территорию китайских войск и колонизации своих земель китайцами»5. Специальный протокол закреплял за русскими право беспошлинной торговли, свободы проживания и передвижения по всей территории Монголии. Согласно статье 7, русским  подданным предоставляется право вступать в соглашения с монгольским правительством относительно эксплуатации горных и лесных богатств, рыбных промыслов и т.п.6. Соглашению предшествовала дипломатическая переписка русских посланников и министра иностранных дел в треугольнике «Санкт-Петербург  - Урга – Пекин». Еще 23 августа 1912 г. в своем письме уполномоченному для ведения переговоров Коростовцу министр иностранных дел Сазонов указывает на цели и задачи внешней политики России в Халхе, озвученные им в докладе в Государственной Думе (апрель 1912 г.). Они звучат следующим образом: «… не допустить утверждения в этой пограничной области сильного в военном отношении государства. Для достижения означенной цели намечены три условия: 1) сохранения в Халхе управления национальными властями, 2) недопущение ввода туда китайских войск и 3) устранение колонизации монгольских земель китайцами»7.  Ровно через месяц, 23 сентября 1912 г. правительство богдо-гэгэна ознакомилось с проектом соглашения, уполномоченный для ведения  переговоров изложил видение сложившейся ситуации Россией и ее отношение к Монголии. В телеграмме, адресованной в министерство иностранных дел, И.Я. Коростовец отмечал, что после беглого ознакомления с содержанием проекта, министры выразили полное сочувствие нашему предложению. Возражение было высказано да-ламой Цэрэн-Чимэдом, который заявил о желательности распространения соглашения на Внутреннюю Монголию. Как известно, южные монголы активно поддерживали богдо-гэгэна, многие из них участвовали в освободительном движении.  Они были полны надежд и приложили немало усилий к обретению монгольской самостоятельности. Из числа южных монголов, оказавших помощь правительству богдо-гэгэна, наиболее известным был Бабужав из племени тумэтов. Он был одним из военачальников частей теократического правительства богдо-гэгэна.  Узнав о Кяхтинском соглашении 1915 г., Бабужав забрал свои части и расположился в местности Эрэнцав на границе между Южной (Внутренней) Монголией и Северной (Внешней), чтобы действовать самостоятельно8. Говоря о роли южных монголов в национально-освободительном движении 1911-1912 гг., японский монголовед Футаки Хироши справедливо отмечает, что "Если считать революцию 1911 г. совместной деятельностью внешних и внутренних монголов, то революция 1921 г. была осуществлена совместным проектом халхасцев и бурят-монголов. Если в движении 1911 г. Хайсан-гун, представляя Внутреннюю Монголию, выполнял важную роль, то Ринчино, как представитель Бурят-Монголии, принимал участие в революционной деятельности 1921 г». Светская и духовная элита Монголии требовала, чтобы соглашение четко определило положение Барги и Внутренней Монголии как составных частей единого монгольского государства. Представители России возражали. Единственная уступка, сделанная Россией, сводилась к тому, что всюду в тексте соглашения название «Внешняя Монголия» было заменено словом «Монголия». Но и здесь царский представитель по указанию Петербурга в секретной ноте разъяснил представителям монгольского правительства, что царское правительство оставляет за собой право выбрать, на какие районы, кроме самой Внешней Монголии, оно распространит право на автономию.  Из истории русско-монгольских отношений известно, что после долгих дебатов стороны сошлись на том, что в тексте договра политическая независимость будет сформулирована по-разному в обоих текстах договора: в монгольском – как «полная независимость», а в русском – как «автономия». В этой связи становится понятным высказывание министра иностранных дел Ханд-Доржи. В Петергурге в беседе с корреспондентом газеты «Далекая окраина» в январе 1913 г. он отметил, что при заключении соглашения от 3 ноября 1912 г. «мы понимали, что этим актом признана полная независимость Монголии от Китая, и мы твердо намерены это отстоять»9.

     Таким образом, по соглашению между Россией и Внешней Монголией от 21 октября 1912 г. формулировка государственно-правового положения Внешней Монголии не была уточнена. Справедливо замечание академика И.М. Майского, который писал: «Ради идеи независимости Монголии петербургское правительство совсем не собиралось вступать в открытый конфликт с Китаем. Поэтому оно отказалось санкционировать полную независимость Внешней Монголии и прилагало все усилия, чтобы ограничить размах монгольского национально-освободительного движения пределами Внешней Монголии. В таком духе были выдержаны все дипломатические документы России, которыми она на протяжении 1912-1915 гг. обменивались с правительствами богдо-гэгэна и Китая и в соответствии с которыми, в конце концов, легализовано международно-политическое положение нового государственного образования»10.  Сам факт заключения такого договора имел важное политическое значение. Он означал, что правительство богдо-гэгэна вступило в договорные отношения как реальный субъект международного права.  Однако вопрос о высшем идеале  национального самосознания монголов – государственности приобрел еще более актуальный всемонгольский характер. Монголам еще предстояла длительная борьба за обретение независимости, однако важный первый шаг в этом направлении был сделан – проблема юридического статуса Внешней Монголии стала открытой и вышла на мировой уровень.

     Примечания:

1 Элбек-Доржи Ринчино о Монголии. Избранные труды. / Сост. Базаров Б.В., Цыбиков Б.Д., Очиров С.Б. – Улан-Удэ, 1998. С.9.

2 Отрощенко И.В. Далай-лама XIII и национально-освободительное движение в Монголии в начале XX в. // Проблемы истории и культуры кочевых цивилизаций Центральной Азии. Т.IV. История. Философия. Социология. Филология. Искусство: Материалы международной научной конференции. – Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2000. С. 150.

3 Котвич В. Краткий обзор истории и современного политического положения Монголии. СПб., 1914. С. 15.

4 Элбек-Доржи Ринчино о Монголии. Избранные труды. / Сост. Базаров Б.В., Цыбиков Б.Д., Очиров С.Б. – Улан-Удэ, 1998. С.25.

5 Сборник дипломатических документов по монгольскому вопросу (23 августа 1912 г. – 2 ноября 1913 г.) / Министерство иностранных дел. – СПб., 1914. С.24.

6 Сборник дипломатических документов по монгольскому вопросу (23 августа 1912 г. – 2 ноября 1913 г.) / Министерство иностранных дел. – СПб., 1914. С.27.

7 Сборник дипломатических документов по монгольскому вопросу (23 августа 1912 г. – 2 ноября 1913 г.) / Министерство иностранных дел. – СПб., 1914. С.1.

8 Наками Т. Семенов и монгольские войска // Проблемы истории и культуры кочевых цивилизаций Центральной Азии. Т.IV. История. Философия. Социология. Филология. Искусство: Материалы международной научной конференции. – Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2000. С. 125.

9  История Монголии / под ред. А.П. Окладникова, Ш. Бира, Ш. Нацагдорж. – Москва, 1983. С.269.

10 Майский И.М. Монголия накануне революции. – Москва, 1959. С. 211.